Главная | Архивы | Культура-ст | Субэтнонимический текст-маркировка в адыгской фольклорной культуре

Субэтнонимический текст-маркировка в адыгской фольклорной культуре

Автор
Размер шрифта: Decrease font Enlarge font
Субэтнонимический текст-маркировка в адыгской фольклорной культуре

Материалом исследования являются различные устно-речевые жанры: клишированные эпитеты, инвективы, паремии, фразеологемы, анекдоты, мемораты, поэтические дразнилки, перебранки, смеховые перечислительные песни (кебжечи) об аулах и субэтнических сообществах. Всем им свойственны характерные признаки фольклорного текста: клишированность, локальность, вариативность, высококонтекстность, произвольность, амбивалентность, диалогичность.

Автор: Паштова (Мижаева) М.М.

В адыгской фольклорной традиции субэтнонимические тексты-маркировки функционируют в процессе ритуализованного и деритуализованного игрового общения, главным и необходимым условием которого является заданный коммуникативный контекст, диктуемый ментальным поведенческим типом (необходимым умением парировать в характерных смеховых поединках). Сигналом к развертыванию игровых диалогов становится встреча в подходящей общественно-бытовой ситуации двух и более адыгов, принадлежащих к различным микроэтническим группам.

«Словесная псевдоагрессия, будучи по происхождению знаком дружелюбия, способна играть настолько конструктивную социальную роль, что из «антинормы» она может превратиться в норму, не допускающую отклонений» [5: 111].

 

Материалом исследования являются различные устно-речевые жанры: клишированные эпитеты, инвективы, паремии, фразеологемы, анекдоты, мемораты, поэтические дразнилки, перебранки, смеховые перечислительные песни (кебжечи) об аулах и субэтнических сообществах. Всем им свойственны характерные признаки фольклорного текста: клишированность, локальность, вариативность, высококонтекстность, произвольность, амбивалентность, диалогичность.

Н.В. Дранникова пользуется термином «прозвищный фольклор» и отмечает, что анализируемые тексты – «это явление одновременно фольклора и языка» [3: 244]. По К.В. Чистову, это – «речевые образования (тексты), вошедшие в традицию (тексты, модели текстов, словесные стереотипы – «общие места» и т. д.)» [11: 287-288].

Ключевым словом в групповой маркировке выступает собственно имя – (суб)этноним или топоним, обозначающий микроэтническое сообщество (жителей отдельного селения, речной долины, ущелья, позже – административной единицы (республики, района и т.п.)). Под термином субэтноним в данном контексте мы условно объединяем как различного уровня микроэтнонимы, так и некоторые топонимы. Последние включены сюда по причине идентичности исполняемых ими коммуникативных функций.

Бытование смеховых маркировок, с одной стороны, моделирует коммуникативную ситуацию: служит тоном для приветствий [3: 243], прощаний, других этикетных элементов, вербальным наполнением традиционных институтов контактной коммуникации – хьакIэщ(кунацкая как мужской клуб), кIапщ (увеселительный врачевальный обряд), пшъэшъэ унэуэршэракIуэжэщдэс (молодежные посиделки, игровое сватовство), джэгу (танцевальные игрища) и пр.; с другой – является эффективным каналом снятия социального напряжения.

Лингвистические особенности бытования субэтнонимического текста обусловлены несколькими факторами:

  • субъектно-объектным: эндотекст или экзотекст («о себе» или «о других»; Н.В. Дранникова на материале русского фольклора использует термины «эндоним» и «экзоним» [3: 238]); языковое оформление продиктовано фонетическими и морфологическими особенностями диалекта говорящего (хьатикъуай // хьэтыкъуейкъэбэртай // къэбэрдейабдзах // абэзэхэ); этноним, имеющий «чуждое» диалектное звучание, воспринимается как варваризм и служит смеховым сигналом; 
  • стилистическим: смеховой или нейтральный текст, отрицающая или  утверждающая оценочность;
  • поэтико-типологическим: традиционный суффиксальный эпитет  -жъ//-жь (букв. старый), особо продуктивный в кебжечах об аулах и клишированных эпитетах, может менять свое значение в зависимости от контекста и групповой принадлежности исполнителя от позитивного до иронического, негативного.

Смеховая групповая маркировка выражает исторически сложившиеся культурные смыслы, представления об истинном адыгстве (т.е. мужестве, благородстве, уме), различного порядка семиотические оппозиции: «свой/чужой», «престижный/непрестижный», «верхний/нижний» (по течению реки), «южный/северный» и т.п. В связи с этим каждое субэтническое или географическое сообщество утверждает свое превосходство:

1.
- Хэт гущэм уестын, ЩырытIым?
Бжъэдыгъумэ уясэты.
- Бжъэдыгъоу сызэптырэм
Яхэгъэгу пэналъ,
ПэнэлъэIор я мэщ,
Зэхэщаер я коц,
ХьамцIыер я пындж,
Сахэзэгъэщтэп.

2.
- Хэт гущэм  уестын, ЩырытIым?
Къэбэртаемэ уясэты.
- Къэбэртаеу сызэптырэм
Я гущаIэ шъоупс,
Я шъуатэ псы закI,
Сахэзэгъэщтэп.

3.
- Хэт гущэм уестын, ЩырытIым?
Абдзахэмэ уясэты.
- Абдзахэу сызэптхэрэр
Пхъэцым къырэгушхо,
ЛIакъом къогушхукIы,
КъысэгушхокIымэ,
Сахэзэгъэщтэп.

4.
- Хэт гущэм уестын, ЩырытIым?
КIэмгуемэ уясэты.
- КIэмгуеу сызэптхэрэр
Зэдэцокъэплъых,
Зэдэгулъагэх,
Я пщыхэр инэрал,
Я оркъхэр пэлкоуныч,
КъысэпэгэкIымэ,
Сахэзэгъэщтэп.

5.
- Хэт гущэм уестын, ЩырытIым?
Шапсыгъэмэ  уясэты,
- Шапсыгъэу сызэптхэрэр
Къэпталы кIэфых,
Шы къэфырыех,
Сахэзэгъэщт, - Iуагъ.
[1: II]

1.
- За кого тебя отдать, Ширитим?
Бжедугам тебя отдаю.
- У бжедугов, которым меня отдаешь,
Их страна – колючие заросли,
Среди колючек – их просо,
Их пшеница жидкая,
Рожь для них – рис*,
С ними я не уживусь.

2.
- За кого тебя отдать, Ширитим?
Кабардинцам тебя отдаю.
- У кабардинцев, которым  меня отдаешь,
Слова медовые,
Их вино водянистое,
С ними я не уживусь.

3.
- За кого тебя отдать, Ширитим?
Абадзехам тебя отдаю.
- Абадзехи, которым меня отдаешь,
Дикостью гордятся,
Родом кичатся.
Передо мной если будут заноситься,
С ними  я не уживусь.

4.
- За кого тебя отдать, Ширитим?
Темиргоевцам тебя отдаю.
- Темиргоевцы, которым меня отдаешь,
Сплошь в красной обуви**,
Сплошь высокомерные,
Их князья – генералы,
Их дворяне – полковники.
Со мной если заносчивыми будут,
С ними я не уживусь.

5.
- За кого тебя отдать, Ширитим?
Шапсугам тебя отдаю.
- Шапсуги, которым меня отдаешь,
В кафтанах светлых,
Лошадей часто угоняют.
С ними я уживусь, - сказала.

[ * Т.е. дорогая пища.
** Т.е. сплошь дворяне.]

Типичным примером текстов-маркировок являются кебжечи (перечислительные песни или стихи) «об аулах», которые бытуют у адыгов повсеместно, как на Кавказе, так и в диаспоре. В данном случае, как было сказано выше, функции топонима (названия селения) идентичны функциям субэтнонима:

Ермэлэр зыдыщагъашIоу
ШIорэер зищэи уцыхэр шъуи Шъхьащэфыжь.

Машинэр зыдыщагъэпсэу
Къолэпсэр зыщыракIыхырэр Ермэлыжъыхьабл.

Атакъэр зихьакIэныщэу
Ужъгъышъхьэр зикущэрэхъыхэр Лэшэпсынэжъ.

Картыбэ зыщызэблагъэчэу
Псычагъор зыщыракIыхырэр Кощыхьаблэжъ.

Быгъушъор зыщытыратхъэу
Тхьаматэр <зыщыратхъыхырэр> Еджэркъоежъ.

Шъузыщэр аIошъы къыдэкIых,
Хьайнапэр ашIэшъы дэхьажьых, – ХьакIэмызыежъ.

Псы нэпкъым кIахьэуи шъуIусы,
Сэкэлоу къэсымэ шъомэхы – Джыракъыежъ.

Чъыгаер дахэуи щагъэкIы,
Пшъэшъэ дэхабэр зыщагъэкIыирэр Хьакурынэхьабл.

Ермэлыхэр зичылэ гъунэгъоу
Адыгэ гъунэгъу фэмыехэр Бжъэдыгъухьабл.

Япшъашъэхэр дышъэпсырылэ,
Яшъаохэр псэемыблэжьымэ – Лъэустэныхьабл.

КъотхьакIумэр зицокъэ щылъэу,
Къолъакъор зидэпкъы дасэхэр шъуи Хьащтыкужъ.  
[2: оп.1, п.VII, д. 58]

Армян где обласкивают,
Конский щавель кому вместо чая – [это] Шхашефиж*.

Станки где налаживают,
Свиной бульон где [выпивают] залпом – [это] Ермэлыхабль**.

Петух – их гостевое угощенье***,
Деревянный жернов им вместо аробного колеса – [это] Лэшэпсынэ****.

Где много картежничают,
Воду прозрачную***** где [выпивают] залпом – [это] Кошехабль.

С бугая где шкуру содрали,
Тхамату****** где «сдернули» – [это] Еджеркой.

«Свадебный поезд», сказав, выходят,
Позорное сотворив, возвращаются*******, – Хачемзий.

На протяженной круче вы живете,
Соколов******** приезжает – вы в обморок падаете, – Джирокай.

Дубы красив[ые] где выращивают,
Девушек красивых где кричать заставляют, – Хакуринохабль.

Армянские селения – их соседи,
Адыгов-соседей не желающие – Бжедугхабль.

Их девушки в золото украшены,
Их юноши своей жизни не щадят, – Тлюстенхабль.

Свиные уши для них – обувь,
Свиная нога для кого кол настенный – [это] ваш Хаштук.

[*Шхашефиж (Шъхьащэфыжь, Щхьэщэхуж) – аул Урупский Успенского р-на Краснодарского края.

**Ермэлыхабль (Ермэлыхьэблэ) – г. Армавир.

***«Петух – их гостевое угощенье» - иронический упрек. В качестве хьакIэ ныщ (жертвенное животное в честь гостя) обычно закалывается баран.

 ****Лэшэпсынэ – аул Блечепсин РА.

 *****«Вода прозрачная» - метонимическое обозначение русской водки.

******Тхамата (зап. тхьамат, вост. тхьэмадэ) – старший, распорядитель, в данном случае – старшина аула.

*******Имеется ввиду обычай обрядового битья участников свадебного поезда.

********Соколов – генерал царской армии.]

Внутри каждого селения преимущественно в детской речи также бытуют стереотипические «квартальные» дразнилки по типу «Къуажапщэ– хьэпщэегъу» / «КъуажэкIэ – хьэкIэегъу» («В верховье села живущие – собачью шею грызущие» / «В низовье села живущие – собачий хвост грызущие»). Смеховой эффект достигается с помощью фонетического параллелизма (соответствующие звуки отмечены).      

Отношения, заложенные в групповых характеристиках, моделируются такой особенностью народного сознания как этноцентризм [3: 238], с т. зр. психологии коллективного бессознательного они приобретают черты этностереотипа.

Так, абадзехский характер, судя по сложившимся в фольклорной культуре представлениям, отличается первородной храбростью, упрямством, отчаянностью: абдзэхэ бгъакъэабдзэхэ пхъэцэжъ (труднопереводимые эпитеты, примерно: абадзех широкогрудый,кичливыйполудикий). Абдзахэр епакIо. – Абадзех – поперек зла; Абдзахэм еуалIэрэр къыкъонэжьы. – Прибегнувший к [покровительству] абадзеха остается за ним [1: II]; ИпэкI′э уекъунумэ х′ывыхъуитI, икI′экI′э уекъунумэ абэзэхитI. – Тянуть вперед – два буйвола, тянуть назад – два абадзеха [1: I]. «Абадзехские» маркировки подразумевают также физио-антропологические характеристики представителей данной субэтнической группы, населявшей горную местность: крупная кость, физическая сила и т.п.

Отрицательные оценочные характеристики распределяют роли на игровом поле, а их стилистически нейтральные или позитивные аналоги могут условно номинировать функции в этносоциальном пространстве, адресуя ожидаемый результат каждому из субъектов общения:Уешэсыщтмэ – шъхьагъышбгъэшъузыщтмэ – кIэхэпхъу. – Седлать <садиться верхом> – кабардинскую лошадь, жениться – на кяхской девушкеКъэбэртаем и IэшIу-IушIу, бжъэдыгъум и щыпсышIыгъ. – Кабардинские сласти, бжедугский щипс [традиционный соус]; Ем дей бжьэдыгъур зэш. – В беде – бжедуги братья [1: II].

Локальность и произвольность определяют высокую степень вариативности в текстах данного типа: Бгъэзэуэнумэ – шапсыгъ, бгъэлэжьэнумэ – бжьэдыгъу, бгъэпсэлъэнумэ – къэбэрдей. – Для войны – шапсуг, для работы – бжедуг, для бесед (переговоров) – кабардинецАбдзахэр пхъацэ, шапсыгъэр хьагъу-шъогъу, бжъэдыгъур нэпитIу. – Абадзех – своенравен, шапсуг – завистлив, бжедуг – двуличен;  Абадзэр гъэзао, шапсыгъэр гъэхъуанэ, къэбэртаер гъэгущыIэ. – Абазину  дай подраться, шапсугу – посквернословить, кабардинцу – поговорить. [1: II]. Джылахъстэнеипхъурэ пхъэхъурей шэнтрэ. – Что гиляхстанеевская [малокабардинская] девушка [в качестве жены], что бревно вместо стула; КъэпкIухьыну ухуеймэ гуагуш гъэхъу, уунэхъуну ухуеймэ абазэпхъу къашэ. –  Любишь ходить – разводи индеек, хочешь стать несчастным – женись на абазинке.

Присловья и анекдоты «об абазинке» (абазэпхъу) варьируются с аналогичными текстами «о девушке из Атажукино» (ХьэтIохъущыкъуеипхъу): «тому, кто был женат на абазинке [или уроженке села Атажукино] открыта дорога в рай» или «…его можно отправить в ад, так как ад покажется ему раем».

Свойства групповых маркировок (предвзятость, клишированность) приобретают также присловья о наиболее распространенных адыгских фамилиях – Цеевых, Хатковых, Кардановых, Шогеновых: Узижагъуэм екIэпцIэ иубзи Къардэныбз пэшэгъу иущI. – Что ольху строгать, что с Кардановых женщиной связываться – [врагу не пожелаешь]. Или:

Зэяшхъо ухэмыбз,
Хьэткъо ибз къэмыщ:
Дэхэ 
Iупэ зэжъу,
Бын зэгъэжъок
I[9: 406].

Кизил [свидину?] не руби,
Хатковых дочь в жены не бери:
Красавица тонкогубая,
В семью раздоры вносящая …

Как видим, тексты фамильных маркировок, бытующие среди восточных и западных адыгов, образуются на аналогичных параллелизмах: звуковом (бзы – «женщина», «дочь», букв. «самка» // ибзэн – «резать», «рубить», «строгать») и психологическом (ритуальная табуированность ольхи и кизила).

Определенные стереотипические качества (сквернословие, удальство, разбойничество, вспыльчивость) могут «перемещаться» от одного носителя к другому:

УгущыIэщтмэ – къэбэртай,
УлъэIощтмэ – бэслъынэй,
Ухъонэщтмэ – абдзах,
Узэощтмэ – абадзэ,
Убыхмэ шъо псэу ахапхьэмэ,
Шъо ныкъо къахэпхыжьыщтэп

Разговаривать – кабардинец,
Просить – бесленеевец,
Сквернословить – абадзех,
Драться – абазин,
К убыхам  целую шкуру принесешь –
Половины не унесешь.
[9: 399]

Жанрово-коммуникативное оформление групповых маркировок использует ряд специфических смеховых сигналов. Например, введение в поэтический текст (в соответствующем ситуативном контексте) иноязычной лексики и варваризмов, созвучных диалектной речи высмеиваемого оппонента.  В основе субэтнических маркировок и анекдотов часто лежит характерный смеховой эффект «языковой некомпетентности»: потерявший жеребенка абазин, не зная как сказать это слово по-кабардински, говорит: «Ядэр шыхъуу, янэр шыбзу». – «Его отец – жеребец, его мать – кобыла».

Противоречие, исходящее из двойственной, промежуточной (между абхазами и адыгами) идентификации абазин, лежит в основе шуточной паремии «Чэударыр нихьмэткъым, абазэр милэткъым». – «Рожь – не хлеб, абазэ – не народ». Выражение «Уи абазагъэр умыгъэлъагъуэ» («Не обнаруживай свое абазинство») означает «веди себя сдержанно, разумно». На амбивалентность (не-сатиричность) подобных шуток указывает тот факт, что они бытуют также и в среде самих абазин [1: I].

В речи старшего поколения адыгов Турции (Узун-Яйла) встречается оригинальный групповой маркер, который отражает характер вышеупомянутой идентификации: абазэ абазэ – абазинский абазин (неадыгскийнекабардинский абазин, т.е. не владеющий этикетной интуицией, тактом, адыгским пониманием «ума»). В среде зеленчукских кабардинцев (совр. черкесов) бытует аналогичные эпитеты –абазэ дыдэ (настоящий абазин) и противоположный ему – дэ ди абазэхэр (наши [адыгские] абазины), причем первый употребляется преимущественно в негативном контексте, в связи с явлениями «антиэтикетного» поведения. Здесь необходимо уточнить, что самоидентификация абазин Узун-Яйлы сохраняется в рамках адыгского этноса, в то время как абазины Карачаево-Черкесской республики в настоящее время считают себя отдельным народом.

Бытующие в среде зеленчукских кабардинцев фольклорно-речевые клише также характеризуют «абазинскую вспыльчивость, импульсивность, шумность»: абазэ щэнкIэщI –  абазин нетерпеливый (букв. с коротким характером); Зы абазэр бэзэрщи абазитIыр жармыкIэщ. – Один абазин – базар, два абазина – ярмарка. В детской среде бытуют поэтические дразнилки типа «Абазэ – мэз джэд, къеджэдыхьри къокIуэлIэж» - «Абаза – фазан, нагуляется и возвращается» [1: II].

В абазинской речи широкое распространение имеют «ответные» формулы типа «бзы къапщ» – красноязыкие (метонимическая маркировка кабардинцев). В кабардиноязычной абазинской инвективе «къабардей хьэ лIакъуажъ» – «кабардинцы – волчье племя» в синхронии наблюдается замена слова лIакъуэ (род, племя) на созвучное лъакъуэ (нога, лапа) что ведет к смещению исторического значения (ср. также с абадзехским Къэбэртаерэ хьарэ. – Кабардинец – что волк <собака>).  

В среде старшего поколения диаспоры наблюдается приятие абазинами традиционных маркировок как собственно игровых, карнавально-смеховых, амбивалентных. На Кавказе, в среде кубано-зеленчукских абазин в синхронии отмечается их неприятие, они расцениваютя как односторонняя, негативная характеристика. В рамках кабардиноязычных речевых формул оно (неприятие) не оформлено вербально и носит оценочно-описательный характер и актуализируется в русскоязычном бытовом общении приблизительно так: «мы – абазины – на самом деле открытый и добрый народ». «Вспыльчивость» в абазинских автостереотипах характеризуется как первородная храбрость, непосредственность, мужественность. В этом понимании «абазинская импульсивность» может противопоставляться «кабардинскому рационализму» как проявлению конформизма.

Хатукайцы в представлении других адыгов района Узун-Яйла довольно покладисты, почтительны, иногда наивны и малосведущи в тонкостях адыгского этикета: «по хатукайскому обычаю всё разрешено». Характерный мотив локальных смеховых историй-маркировок о хатукайцах – «пристрастие к горькому перцу». Р.Б. Унароковой зафиксирована стихотворная «Жалоба перца», сочиненная поэтом-импровизатором Даутом Бырсом [9: 459]. В одной из прозаических «историй» говорится о том, как один уважаемый пожилой хатукаец, чувствуя приближение смерти, послал к недавно вернувшемуся из паломничества соседу с просьбой поделиться привезенным «Iиман», в данном случае – верой, благодатью (труднопереводимая игра слов: Iиман къэхьын – букв. принести иман). На отказ того и заверения, что он не привез ничего подобного, хатукаец рассердился: «А гъуамэр Къайсэр кIуэмэ, шыбжий бэтмэн къихьыфыркъым, хьэжым кIуэм Iиман къихьын!» - «Этот негодяй из Кайсери батмен [мера веса] перца не может привезти, разве можно надеяться, что он из хаджа иман привезет!» [1: I].

Кабардинцы характеризуются как «слишком чванливые, церемонные и медлительные», отсюда стойкие словосочетания 

  • Отправить другу Отправить другу
  • Версия для печати Версия для печати
  • Текст Текст

Tagged as:

адыгская фольклорная культура, Паштова (Мижаева) М.М., текст-маркировка

Оцените статью

0