Генезис феномена «добровольной смерти»: Миф и традиция

Автор: Елена НАЛЬЧИКОВА  

Современные дискуссии относительно добровольного прерывания жизни определили особый интерес к истории этого явления. В статье предпринята попытка анализа исторических причин его возникновения, характерных и предпочтительных способов расставания с жизнью, мероприятий подготовительного характера и мотивации отмены обычая «добровольного ухода стариков».

Все путешественники и исследователи, когда-либо посещавшие Черкесию, были едины в одном вопросе — «старость лет имела всегда большое значение между черкесами». Она выполняла своеобразные барьерные функции, ограждая индивида от различных неприятностей, вплоть до отказа от кровомщения (на стариков законы кровной мести не распространялись). К. Кох с восхищением писал о том, что у адыгов «рассматриваются такие случаи, которые во всех цивилизованных государствах Европы не являются наказуемыми, а именно: обязанности по отношению к старикам... Тот, кто оскорбил старика или пожилую женщину, подвергается не только всеобщему презрению, но его поступок обсуждается народным собранием и он несет за это кару». Образ Кавказа до сегодняшнего дня ассоциируется со своеобразным культом старости.

И все же именно у адыгов сохранился ряд сказаний о некогда бытовавшем обычае умерщвления стариков. Установки на старость, реконструкция которых представляется весьма сложной задачей, меняются на протяжении всей истории существования народа (данный процесс можно назвать социальной гетерохронностью старения в историко-этнографическом разрезе) да и в отдельные эпохи отношение к ней отнюдь не однозначно. Поэтому изучение исторических форм восприятия старости, их корреляции под влиянием новых исторических реалий имеет большую значимость для этнографического исследования.

Возможность существования различных путей моделирования старости отражена популярными в местной среде сказаниями о некогда существовавшем обычае убивать стариков: «В древние времена стариков ни во что не ставили. Их просто убивали». В традиционном обществе человек «ритуально» старел, и наступление очередного возрастного статуса нельзя было отложить. Принцип обязательности для всех членов коллектива в определенный момент уйти из жизни имел императивный характер. Это решение (о наступлении «смертного часа») санкционировалось мифоэпической традицией: специальное собрание в доме Аледжа постановляло устранить каждого конкретного старика. При определении возрастной категории, должной быть подвергнутой «ритуальному умерщвлению», возникали некоторые сложности.

В фольклорных источниках «дряхлость» мужчины определялась по следующим (чисто внешним) параметрам: он уже не мог «вытащить на три четверти нож из ножен, сесть без чужой помощи на коня, натянуть лук, натянуть на ноги ноговицы, держать грабли в руках, чтобы сложить копну сена, не дремать, охраняя стадо». Как видно, нартская дряхлость: — своеобразный упадок сил и неспособность к выполнению привычных функций. У черкесов сохранилась поговорка: «Пока стоишь на своих ногах — живешь, не можешь стоять — считай, что умер». При этом «нарты всегда знали, кто самый старший в этом году», то есть чей черед пришел, ведь помимо чисто внешних показателей, имели значение и свидетельства соплеменников. Обычно это был старец, переживший своих ровесников.

Параметры «дряхлости» старух отдельно не оговориваются, но сохранилось уточнение — «со старухами поступали точно также». Под этим углом зрения (необходимости избавления от пожилых женщин) совсем иное звучание приобретает один из ритуалов свадебного цикла, сохранившийся у адыгов до сегодняшнего дня, — «изгнание/бегство» старухи (бабушки жениха) из дома. Этот «побег», символизирующий своеобразное вытеснение или замещение старости молодостью, происходит непосредственно после введения невесты в «большой дом». В свете рассматриваемого нами вопроса особое значение имеет тот факт, что старуха «уходит» сама (с причитаниями типа: невеста бессердечная, что она выгнала ее из дома, и т. п.), ведь приход молодой переводит бабушку жениха в разряд «лишних людей». Бытующий и сегодня ритуал приобрел комический оттенок, но при этом дает бабушке возможность еще раз почувствовать свою значимость и необходимость, ибо возвращается она после долгих уговоров. Определенную корреляцию с нашим наблюдением можно найти в сохранившемся варианте черкесской колыбель ной Бадыноко, содержащей следующее благопожелание: «Тебе, кому наша нана (бабушка. — Е. Н.) принесет себя в жертву, [счастливым] вырасти я желаю!».

Итак, когда нарт становился дряхлым (в современной науке этот особый возрастной период называют сенильность или старческий распад), то есть не способным исполнять свои обязанности воина и охотника, земледельца и скотовода, то его уничтожали, ведь жизнь человека в условно архаические времена рассматривалась только с точки зрения функциональной полноценности: с утратой дееспособности утрачивалось то, что составляло смысл самой жизни. В этом, по мнению Ю.М. Шора, один из смыслов жуткой фразы Ницше «Падающего подтолкни» — уходящее должно уйти.

Указанное «уничтожение стариков» требовало специфической подготовки. Известно, что по достижении определенного возраста (вернее, определенно го качественного состояния) нарту устраивали «последний пир». Мы склонны думать также, что готовить старцев начинали задолго до предстоящего события, параллельно с процессом его старения. В подготовительные мероприятия могли включаться регулярно исполняемые специальные колыбельные песни укачивания одряхлевших старцев, сохранившиеся до наших дней.

Весьма отчетливо проступают параллели между первой и последней колыбелью человека: люлькой и гробом. О взаимосвязи этих предметов писала М. Петрова: «...колыбель (люлька) и гроб, вобравшие в себя образ лодки как средства перехода в иной мир. Они не только переносят своего обитателя из одной реальности в другую — они трансформируют его, приспосабливая к той реальности, в которую он попадает».

После «ритуальной подготовки» и принятия решения об умерщвлении старика сама процедура осуществлялась несколькими способами, выбор которых, возможно, определялся обстоятельства ми или различался на разных этапах ее бытования. Первый способ — побиение камнями: «У Нартов был обычай — убивать самого старого. Откармливали быка, готовили много хмельного напитка. Того, кому пришел черед быть убитым, нарты вели к себе, сажали за стол, подносили бахсымы, и оставалось ему жить до тех пор, пока выпьет ту чашу бахсымы. Держа в руках по камню, [нарты] сидели в доме наготове и ожидали, когда [старик] допьет чашу до конца». Символично, что в качестве орудия убийства упоминается камень, который у адыгов подвергался фетишизации. Особо популярна в нартской среде клятва «серым камнем».

Следующий упоминаемый в нартских сказаниях способ — убийство при помощи холодного оружия: «Богоподобного предка вызывали на хаса (то есть собрание) и убивали мечом». В этом случае используется другое, хотя такое же значимое (культовое) средство прерывания жизни — холодное оружие.

Другой способ избавления от старика — отравление: «Подавали ему [предку] явно, а позже и тайно чашу со «змеею», то есть чашу с ядом для того, чтобы легендарный предок принял смерть». В ситуации, когда отравляемый знает о предстоящем, он все равно должен выпить: «Тот навек обесславлен, кто не выпьет из рога, — пусть он даже отравлен». Изменение явного характера под ношения на тайный свидетельствует о назревшей необходимости отмены старого обычая, ибо сами старики, возможно, уже противятся ему.

Последний способ, который в отличие от остальных осуществлялся только руками сына и, пожалуй, наиболее часто упоминается в фольклорных материалах, — это спускание (сбрасывание) старика в специальной корзине (хьэдэ матэ) на каменных колесах с горы Старости.

Показателен факт, что в мифоэпической традиции адыгов нет указания на бытование достаточно широко распространенного у многих народов древности способа умерщвления посредством голода. В первую очередь, на наш взгляд, это определяется тем, что характер смерти должен быть «героическим», достойным настоящего мужчины. Данная линия на прекращение жизни нарта обязательно насильственным путем впоследствии нашла свое продолжение в престижном характере гибели на поле боя или в поединке с врагом в ментальных воззрениях черкесского дворянства, для которых долго жить считалось неприличным. Род смерти должен был работать на имидж настоящего мужчины, который даже последним событием своей жизни повышал социальный статус потомков.

Исследуемый нами обычай «умерщвления стариков» исследователи интерпретируют по-разному: как геронтицид, как самоубийство или эвтаназию. Не вдаваясь в вопросы терминологии, хочется прояснить зафиксированное устной традицией отношение к этому обычаю самих стариков. В сказаниях инициатива «прерывания жизни» может исходить как от самого «кандидата на смерть», так и от его окружения. Нет большей ошибки, чем подходить к явлениям архаического сознания с позиций «либо-либо», настаивая на одной версии отбрасывая и исключая все иные. Особенностью его, кроме всего прочего, является сов мещение несовместимого, сочетание противоположных друг другу значений. Например, современный исследователь М. А. Шенкао считает, что в первобытных обществах скорее сами старики просили смерти, так как верили, что это нужно «для достойного их возвращения в круговорот жизни». Мы также склоняемся к мысли, что перед нами — альтруистический (ассистированный) суицид или традиционная эвтаназия, предполагающая добровольное расставание с жизнью при помощи третьего лица.

На наш взгляд, давно известные из адыгской мифологии традиции обрядового «умерщвления стариков» требуют определенного переосмысления. Эта статья является одним из немногих опытов исследования этнической ментальности через отношение к характеру ухода из жизни и определение «достойной формы» смерти. Для этого мы и попытались рас смотреть причины умерщвления старых нартов, возрастные параметры «кандидатов на смерть», коллегиальный характер принятия решения, гендерный фактор в отборе смертников, средства убийства и круг непосредственных участников, а также личность инициатора и мотивировку отмены старого обычая.

Нет сомнения в отрицательном отношении, заложенном в ментальном сознании народа к умерщвлению стариков. И отказ от этой традиции воспринимался носителями эпоса как культурное деяние, способствовавшее прогрессивному рывку. Общеизвестна истина, что история развития человечества есть движение по спирали. Сегодняшние споры об эвтаназии — это уже однажды пройденный обществом в своем развитии этап, и возобновление обсуждения этого вопроса обрекает социум на новый виток философских, этических, психологических поисков и сомнений, однажды уже пережитых.

http://www.djeguako.ru/content/view/154/65/1/1/

Статья опубликована: 03/04/2013 07:05:00